Шипы роз, гибкость винограда. Поэту-академику Максиму Рыльскому - 115 лет.

Украинский поэт, переводчик, публицист и общественный деятель Максим Фадеевич Рыльский родился 19 марта 1895 года в Киеве.

Пройдясь сегодня по киевским книжным, томиков Рыльского я в продаже не обнаружил. Очень мало упоминаний о нем в Интернете. Начинать так юбилейные заметки о классике — грустно. Не веселее перечитывать и воспоминания о нем. «Весенним мартовским днем мы чествуем одного из талантливейших и самых пламенных певцов Ленинской эпохи», — писал Платон Воронько в 1984 году.

Но ведь читают сейчас Максима Рыльского? Школьники, студенты хотя бы — по старым библиотечным томикам. Поэт-академик стал «достояньем доцента», пароходом (вернее, круизным теплоходом «Максим Рыльский»). Так к чему вспоминать «ленинскую эпоху»? Тогда книги его расходились многотысячными тиражами, стихи (в исполнении самого Качалова) и песни звучали по радио, а отдельные строки разлетались по Украине, становились афоризмами, «максимами». Ну вот эта хотя бы наиболее цитируемая:

• «У щастя людського два рівних є крила —
• Троянди й виноград, красиве і корисне».

Увы сейчас время такое, что приходится думать единственно о полезном, о насущном. Издания стихов к таковым не относятся.

Сегодня Рыльский наверное, добивался бы грантов на издание своих книг, искал спонсоров. А может, написал бы что-нибудь из области «українського сексу» — для пущей «раскрутки» на ТВ и в СМИ?

В таких допущениях нет сарказма. Любой талант вынужден приноравливаться к своему времени. И в зависимости от меры совести, благородства одни становятся лучшими учениками Дракона, другие — нет. Вот и Тычина называл Рыльского «вдохновенным певцом родной партии». Наверное, это была обоюдная мимикрия поэтов. Но, думая о писателях — ровесниках Рыльского, блиставших рядом с ним в «золотой когорте классиков украинского соцреализма», видишь: кого-то время умалило и отбросило навсегда, а кто-то и по сей день востребован, ценится и перечитывается. Талант и любовь — вот два чуда, делающие человека стойким.

Неизвестно, как сложилась бы судьба будущего академика, если бы Максим Фаддеевич не написал текст «Песни о Сталине», широко звучавшей по радио. Но есть и другой факт его биографии: в начале 30-х Рыльский был арестован и просидел несколько месяцев в Лукьяновской тюрьме. Обвинение: участие в тайной националистической организации. Условия содержания тогда (до Ежова и Берии) были не в пример мягче, пожалуй, даже нынешних. Позволялось, например, выпускать камерную стенгазету. В ней Рыльский писал стихи под псевдонимом Пиита. Собственно, эту камеру можно считать прообразом той клетки, в которой всю жизнь Рыльскому пришлось «петь». А тюремная стенгазета — соответственно, вся подцензурная поэзия соцреализма.

Правда, позже прутья позолотили премиями и званиями. Рыльский смог стать, говоря по-современному, «новым советским». Полюбил банкеты, охоту в Голосеево (где нынче парк назван в его честь). На даче держал зимний сад, домработницу. Часто бывал за рубежом. Друзья дарили ему хорошие импортные ружья. Такие вот розы человеческого счастья (с незаметными шипами).

Но не только же за «Песню о Сталине» получил он признание. А и за изящные стихи, мастерские переводы Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, за труды по лексикографии… Видя сейчас на раскладках самиздатовские «словари» лагерной «фени», я жалею, что их не редактировал Рыльский: его талант лексикографа (плюс тюремный опыт) явно пригодился бы. Да, конечно: пока Рыльский блистал в различных президиумах и в Верховной Раде, многие украинские поэты загибались в лагерях или тихо сидели по домам, «под собою не чуя страны». Сказать, что Рыльский этого не видел, было бы преувеличением. Он носил передачи арестованному Евгену Плужнику. Помогал Ивану Матвееву (Елагину), тогда беспризорнику и бомжу, напечатать поэтические переводы. Таких примеров немало. Ведь все же Рыльский был человеком благородного происхождения, с дореволюционной закваской. Его отца, Фаддея Розеславовича, знавали Лысенко, Франко, Леся Украинка, М. Старицкий. Один из ярких случаев, когда Рыльский «не витримав лихої долі» соцреалиста, связан с получением им Ленинской премии. Набив чемодан пачками червонцев с профилем Ильича, Рыльский отправился на склоны Днепра. О чем он думал, стоя на высокой круче, созерцая родные ландшафты? Может быть, тогда ему пришла в голову еще одна его известная мысль: «Справжній пейзажист — це, передовсім, палкий патріот». Рыльский распахнул чемодан — и купюры полетели вниз стаей птиц, выпущенных из клетки.

Правда, редкая десятка долетела до середины Днепра — деньги академику подобрали и вернули добрые люди.

Возможно, это расхожая легенда. Но характерная. Причем на месте Рыльского можно легко представить и Тычину, и Довженко… И нельзя, допустим, Корнейчука.

Любое общество — это, по Фуко, «пространство заточения». Выбор был невелик и во времена Рыльского — и сейчас, собственно. Именем Рыльского названы институт, переулок, парк, теплоход. И переименовывать их никто не собирается. Потому что Максиму Фаддеевичу удалось проявить гибкость виноградной лозы, «оседлать тигра» — воспользоваться возможностями тоталитарной системы, чтобы сохранить родной язык, искусство поэзии.